Почему Бог выбрал эту обезьяну - свящ. Антоний Лакирев
Наши преимущества являются продуктом именно этой уникальной эволюции, наши слабости и грехи — своего рода личностными атавизмами, прошедшими сквозь ее сито. И для нас важно хотя бы пытаться честно понимать, что мы из себя представляем: наши достоинства сами по себе не работают, наши слабости еще не являются непреодолимыми проклятиями. Однако то, что Бог выбрал эту обезьяну, несмотря на все наши недостатки, вселяет надежду.
Наша эволюция еще далеко не закончена. Конечно, я не имею в виду анатомическую эволюцию, хотя она тоже, надо полагать, понемногу происходит. Наше выживание все меньше зависит от анатомии и физиологии и все больше — от медицинских знаний, поэтому действие отбора на нашу анатомию и физиологию, вероятно, ослабевает. Но продолжается отбор по некоторым направлениям социальной и когнитивной сферы.
Нельзя сказать, что снижается общий уровень агрессии, но после 20 века люди сами ужаснулись своей агрессивности и, может быть, смогут что-то с этим сделать. Трудно утверждать, что наши когнитивные способности так уж линейно прогрессируют, но жизнь в усложняющемся мире настойчиво этого требует. Мы по-прежнему неспособны себя ограничивать, но усугубляющиеся экологические проблемы рано или поздно заставят нас этому учиться. Наши общества чудовищно несправедливы, но мы все менее склонны считать это нормальным. Мы по-прежнему склонны тратить жизнь на ерунду и превозноситься надо всем и всеми; здесь я даже не могу сказать, на что можно надеяться…
Я полагаю, что естественный отбор, направленный на возрастание человечности и избавление от эволюционных пережитков — не то, на что следует надеяться. Без осознанного участия самих людей такого не получится. Ничего не поделаешь: до того, как люди стали полновесными личностями, мы не были способны ни услышать Бога, ни понять Его, ни тем более вместить Иисуса из Назарета. Теперь все это возможно, теперь мы можем осознанно преодолевать недостатки своей природы, и обратной дороги к обезьяне — нет.
Глава 15
Короткая и дополнительная
Разные христианские конфессии очень по-разному относятся к обсуждавшимся здесь проблемам. Я не буду вдаваться в конфессиональные подробности, тем не менее в заключение разговора нахожу необходимым кратко взглянуть на проблему, которую я сам считаю совершенно надуманной, проблему «науки и религии». Обратим при этом внимание на то, что под религией здесь обычно имеют в виду христианство, которое является чем угодно, только не религией; собственно, настоящие религии преимущественно молчат (я думаю, потому, что эволюционное учение их и впрямь опровергает).
Так или иначе, большинство религиозных систем включают в себя определенные мифы о происхождении мира и человека; лишь немногие из них настолько хаотичны и фрагментарны, настолько сосредоточены на культе предков, что обходятся без этого компонента. Это мифы в высоком смысле слова; я вовсе не имею в виду, что это просто враки. Напротив, это способ выстроить хотя бы относительно завершенную картину мира, и поэтому мифы о сотворении довольно нужная вещь. Но не следует путать необходимый миф с хроникой событий — а именно это люди обычно и делают. Мифы о сотворении не слишком разнообразны: чаще всего они говорят о том, что бог/боги творят обитаемый мир и людей из какого-нибудь подручного материала или, как в библейской традиции, из ничего. В мифах о сотворении всегда присутствует поэтическая составляющая, порой в качестве основной и почти единственной. Если же от нее абстрагироваться, функциональность этих мифов заключается в двух-трех вещах.
Во-первых, они придают законченность картине мира; не то чтобы они претендовали на подлинную завершенность — этого даже научная картина мира не может. Скорее, они призваны дать ощущение, переживание такой законченности, необходимое для того, чтобы возможен был разговор о смысле. Замечу, что так работает человеческий разум: достраивает картину мира, включая в нее гипотетические элементы, потому что оборванные причинно-следственные связи вызывают у нас дискомфорт; теперь это называют когнитивным диссонансом.
Во-вторых, мифы о сотворении так или иначе говорят о месте и предназначении человека в мире, потому что вопрос о предназначении для людей по-настоящему важен. По крайней мере, это так для более или менее цельной личности. Осознавая себя, мы не можем не задавать вопрос о предназначении и смысле нашего бытия, а ответ на этот вопрос, строго говоря, есть только и исключительно в Иисусе из Назарета. Обратите внимание, не «у Него» — ответом на вопрос о смысле жизни является Он Сам.
Наконец, в-третьих, мифы о сотворении призваны обосновать власть Творца (или богов-творцов в более древних версиях) над миром и Его право давать законы миру и людям. Именно поэтому, скажем, Пятикнижие предпосылает рассказы о сотворении мира и предыстории Закону. Бог [Пятикнижия] имеет власть требовать исполнения Закона, потому что Он сотворил весь мир и человека в том числе. И еще, конечно, по договору Завета…
Библия содержит несколько упоминаний о сотворении мира. Часть из них крайне обрывочна, как в Псалмах, часть относится к жанру поэзии, как в книге Иова. Однако кто в здравом уме и трезвой памяти будет полемизировать с поэмой? Главным образом в качестве источника используют первые главы книги Бытия (Быт 1—3), и я полагаю, что эти тексты известны читателю.
На самом деле, книга Бытия содержит два совершенно разных рассказа о сотворении мира (Быт. 1:1—2:3 и Быт 2:4—25); как атеисты, так и апологеты, как правило, игнорируют этот факт. Первый рассказ, построенный на основе компиляции более древних, домоисеевых ближневосточных преданий, говорит о том, что Бог сотворил все видимое и невидимое («небо и землю»), причем это происходило постепенно, от простого к сложному, от неживого к живому, от животных к человеку. Порядок сотворения отчасти определяется представлениями древних авторов о классификации объектов неживой и живой природы, а отчасти, возможно, поэтическим строем литературной основы, которой эти авторы пользовались. Основная интенция этого рассказа, как кажется, — обосновать власть Бога, Его право предписывать Закон; этот рассказ о сотворении как раз и является предисловием к Закону. Задача естественно-научного описания перед авторами, насколько можно судить, не стоит вовсе. Второй рассказ не только не говорит о «последовательности событий», но и представляет ее скорее обратной: ничего еще не было, ничего не росло, и Бог не посылал дождя на землю, потому что не было человека для возделывания земли. Конечно, это разговор не о способе сотворения, а о смысле бытия мира и человека, о месте человека в мире.
Второй рассказ имеет иную, чем первый, литературную основу и власть Творца обосновывает по-другому. В отличие от первого рассказа, второй повествует и о противлении людей Богу — именно потому, что также призван служить предисловием к Закону. Как правило, в полемике в жанре «наука против религии» или «религия против науки» мало кто обращает внимание на второй рассказ: для обеих сторон он довольно неудобен. Те, кто имеет в виду доказать несоответствие Библии научной картине мира, не говорят о втором рассказе, потому что он подчеркнуто не обращает внимания на хронологию событий (и не пользуется крайне растяжимым в библейском контексте словом «день»). По той же самой причине нечасто обращаются к нему и апологеты: ведь глядя на второй рассказ, может создаться верное впечатление, что отстаиваемая хронология событий вообще не важна. Но не в этом главная проблема…
Благодаря впитанным через многовековую культуру априорным представлениям, как атеисты, так и апологеты почти всегда исходят из того, что библейский рассказ и научная картина мира обязаны соответствовать друг другу. А это далеко не так, потому что и первый, и вторая имеют разное происхождение и разные задачи, я уж не говорю о поэтичности рассказа и незавершенности картины. Вы же не будете предъявлять претензии сказке Чуковского «Крокодил» на том основании, что в природе реальные Crocodilus niloticus не говорят по-турецки… По большому счету, попытки соотнести рассказ о сотворении мира и научную картину этого мира на этом можно было бы и закончить.
На практике апологеты часто оказываются в плену у вербализма — весьма
